Глава первая

Наши дни. Декабрь

Я постучала ручкой по лбу. Сосредоточься, Эбби, сосредоточься.

Бесполезно. Передо мной лежала кипа бумаг – документы о деле иммигранта, которым требовалось неотложное внимание, ведь мне нужно было выиграть слушание. На моем столе с зеленой кожаной столешницей лежало еще три вещи, что отвлекали от поставленной задачи.

Вещь номер один: справка из The Legal 500 прямиком с публикации. В ней содержится мой рейтинг и отзыв о работе. Коллега принес ее, чтобы посмеяться над моим результатом и похвастаться своим со званием «восходящая звезда». К счастью, вскоре он ушел – его злорадство было просто невыносимо.

Вещь номер два: манильский конверт с информацией о ежегодной конференции в Париже по вопросам иммиграции. Конверт я еще даже не открывала, но мне придется ехать туда на этих выходных. Мэри Бейкер – жена моей лучшей подруги – попросила меня приехать и подменить ее, но делегаты будут ожидать ее экспертное мнение, а не мое, потому что я квалифицирована как специалист всего пару лет.

И наконец, вещь номер три: стикер в виде сердечка, который я прикрепила на монитор компьютера. Послание от моего парня Чарли.

Под бумагами зазвонил телефон. На экране высветилось имя Эми, и я закинула телефон в сумочку. На болтовню сейчас времени нет, а моя старшая сестра ой как любит поговорить. Мне нужно найти хотя бы один весомый аргумент для дела, и я уже совсем отчаялась.

Я осмотрела свой стол, поправила пучок и вздохнула. Я всегда ношу эту прическу, в суде я или нет – в любую секунду готова сорваться с места, нацепить парик и полететь на помощь, как Супергерл.

Зазвонил стационарный телефон, и я тут же подняла трубку.

– Эбигейл Джонс, – бодро ответила я.

– Сис, ты чего трубку не берешь?

Мои плечи поникли.

– Работаю.

– Да я быстро, – уверила меня сестра. Она заговорила громче, чтобы перебить фен на заднем плане.

– Ты в салоне?

– Да, уже почти закончила с одним из постоянных клиентов.

Эми владеет парикмахерской в центре Мамблс под названием «Путь волос в небеса»[1] – дань ее любви к тяжелому металлу в подростковые годы. – Так что, кедр или орех?

Я зажала трубку между ухом и плечом и стала просматривать бумаги в поисках свидетельского показания.

– Кедр или орех? Ты о чем?

– Деревянная коробка для швейных принадлежностей. Для мамы на Рождество. Я на прошлой неделе отправляла тебе ссылку.

– Да? Прости, я, похоже, не увидела, – я пощелкала мышкой и нашла письмо Эми. Ссылки привели меня к двум идентичным шкатулкам. – Хм-м. Орех?

– Отлично. Ты закажешь, ладно? Ее вручную выгравируют и доставят где-то через неделю.

– Почему сама не закажешь?

– Я занята.

– Я тоже, – мой стол уже стонет под весом всего, с чем мне нужно разобраться.

– Я – мать-одиночка с двумя детьми и бизнесом, – ощетинилась Эми. – И это я придумала подарок. Свою часть я сделала.

– Ладно, – уступила я, копируя ссылку в документ в папке «Дела», которая только росла и росла в размерах.

– Так, что у нас по одежде? – почти что пропела сестра.

Я взглянула на себя.

– Черные штаны и зеленый свитер, а что?

– Нет же, глупышка. Что ты наденешь сегодня на важный ужин с Чарли?

– Откуда ты про него знаешь?

– Мама рассказала.

– Это просто ужин, – сказала я, выводя буквы «Э» и «Ч» в своем блокноте и обводя их в кружок.

– А вот и нет. Это ваша третья годовщина, и он ведет тебя в ресторан «У Пьера». Я посмотрела в интернете, и чтобы туда попасть, нужно бронировать за три месяца. Он точно сделает тебе предложение.

Вот тут мне уже нечего сказать. От вещи номер три у меня голова кругом идет. Всю неделю Чарли оставлял записки по квартире, напоминая мне о грядущем ужине. Сегодня, когда я проснулась, этот стикер был прикреплен к его подушке. Чарли рано выехал на работу, поскольку он занимается крупным судебным делом по поводу одной корпорации, и перед уходом я его так и не видела. Я сняла записку с монитора компьютера.

Сегодня вечером! Увидимся в ресторане. Люблю тебя. Ххх

– Прекращай, Эми. Чарли зарекся жениться, – я зачеркнула свои каракули в уголке блокнотного листа. – Просто приятный ужин в приятной компании.

– Точно, его же как-то бросили прямо у алтаря. Бедняжка, – рассмеялась сестра. Фен зашумел сильнее. – И все равно, это очевидно. Он сделает тебе предложение. Ну ты везучая, меня Барри разве что в «У Нандо» отвел.

Эми цокнула языком.

– И мне пришлось оплатить счет, потому что Барри забыл кошелек дома. И вообще хватит Чарли сомневаться. Ему сорок, да и ты уже где-то рядом.

Эй, мне вообще-то тридцать четыре, спасибо большое. Слушай, если это все…

– Ну да. Мне пора, клиент должен подойти к четырем часам.

Я глянула на настенные часы.

– Что-то он рановато, нет?

– Да нет, как раз вовремя.

Я перепроверила часы и только сейчас заметила, что секундная стрелка мечется туда-сюда, а время на час отстает от указанного на компьютере.

– Черт. Я опаздываю к Лиз!

Я быстро попрощалась с сестрой, уверила ее, что напишу сообщение, если вечером что-нибудь произойдет, и закинула документы по делу и конверт в рабочую сумку. Придется выкроить время после встречи с Лиз, чтобы хоть немного поработать.

Когда я вышла на улицу, осмелевшее зимнее солнце пыталось пробиться через облака. На асфальте лежал тонкий слой снега, не растаявший со вчерашнего дня. Я свернула с Миддл-Темпл-Лейн на набережную Виктории и ускорила шаг. На телефон пришло сообщение.

Как ты? Позвони, как сможешь. Люблю тебя всем сердцем. Мама х

Некогда мне. Раз в две недели мама звонит мне, чтобы узнать, правильно ли я питаюсь и не работаю ли слишком много, а потом рассказывает мне все горячие новости в Мамблс. Я же ждала встречи с Лиз всю неделю – у нас не было времени посидеть вдвоем с тех пор, как она вернулась из больницы с Мэдди. Мэдди – первая дочка Лиз и ее жены Мэри.

На телефон снова пришло сообщение, на этот раз от Лиз.

Я припоздаю.

Ты уже вышла? Когда будешь? – написала я. Ответ пока не пришел.

Миновав переход станции метро «Набережная», я оказалась на другой стороне на Вильерс-стрит. Холодный ветер кружился вокруг меня и подгонял вперед.

И тогда я увидела его: кафе d’Amour.

На меня нахлынули воспоминания четырнадцатилетней давности. Мозг зацепился за одно изображение: два незнакомца сидят за столиком у окна, болтают, смеются и выглядят счастливыми. Голова закружилась, дышать стало тяжело. Я достала ингалятор из кармана пальто и вдохнула небольшую дозу, потрясенная воспоминаниями, которые уже давным-давно не являли себя. И прошла мимо кафе, ни разу не оглянувшись.

Я остановилась у выхода со станции метро «Чаринг-Кросс», чтобы подождать Лиз. Через пять минут набрала ее номер. Гудки шли долго, пока трубку наконец не взяли и в ней не раздались приглушенные всхлипывания. Где-то на фоне визжала Мэдди.

– Лиз, что такое? Все нормально?

– Я. Так. Больше. Не. Могу, – каждое слово сопровождалось резким вдохом.

– Как «так»?

Лиз пробормотала что-то неразборчивое, и я зажала одно ухо, чтобы отгородиться от шума вокруг.

– Я тебя не слышу!

– Я не могу приехать! – прокричала она. – Я из дома еще ни разу не выходила! Она все плачет и плачет! Эбс, прошу, приезжай ко мне.

Я затаила дыхание, вспомнив адское количество работы, которое ждет меня дома, но эти мысли мгновенно улетучились.

– Без проблем. Уже выдвигаюсь, – сказала я.

– Спасибо, Эбс. И еду захвати, я помираю с голоду.

В ее голосе послышалась капелька облегчения. Хороший признак.


Через полчаса я стояла на пороге квартиры Лиз и звонила в дверь. Подруга с заплаканным лицом встретила меня под плач малышки Мэдди. Она кинулась ко мне и уткнулась лбом в мое плечо.

– Все хорошо, все хорошо, – утешила ее я. – Только пропусти меня внутрь, пожалуйста, иначе я уроню торт.

Лиз отодвинулась, и я прошла за ней в гостиную. Мэдди лежала в колыбельке, размахивая руками и ногами. На кофейном столике валялись подгузники, детская присыпка и листья капусты. На Лиз, которая не переоделась после сна, была ночная рубашка, поверх которой она накинула халат. Ее светлые непослушные локоны торчали.

– Эбс, подержи ее на руках, пожалуйста. Я сделаю нам чай.

Не успела я возразить, как Лиз отчалила на кухню. Я сняла пальто, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и уставилась на Мэдди в колыбельке. Осторожно подняла ее… Нет, я так не могу. Я положила малышку обратно, и она стала плакать еще громче. Да что с ней не так?

Я прижала Мэдди к плечу и стала поглаживать ее по спине кругообразными движениями. Покачиваться стала не вверх-вниз, как когда баюкают детей, а из стороны в сторону. Малышка пукнула и рыгнула почти одновременно и тут же перестала так громко выть. Вскоре она и вовсе затихла.

– Как тебе это, блин, удалось? – Лиз застыла в дверном проеме, в каждой руке у нее было по кружке.

– Похоже, у нее были газики.

– Ладно… В общем, ты остаешься здесь жить.

Я улыбнулась и аккуратно положила Мэдди в колыбель, радостная, что все так легко обошлось.

– Спасибо, – сказала я, принимая кружку от Лиз.

Подруга шмыгнула носом, схватила салфетку, высморкалась в нее и плюхнулась на диван.

– Я пыталась помочь ей с газиками, кормила ее, укачивала, в четвертый раз меняла подгузники, и ничего. Я вообще не сплю. Мэри утром уехала в Шеффилд разбираться с делом, я сказала, что справлюсь, но ничего подобного. Где этот клятый материнский инстинкт, который должен был проявиться после того, как ребенок вылез из моей вагины? Это все ложь, – Лиз раскачивалась вперед и назад на диване.

– Так, притормози, – я сжала ее колено. – Все хорошо, я с тобой. Я могу и остаться ненадолго. Все будет нормально. Поешь торт.

Лиз откусила немного.

– Это божественно, спасибо, Эбс, – выговорила она с набитым ртом. Крошки от торта посыпались на подбородок. – Я не думала, что с ребенком будет так сложно. Мэри старается изо всех сил, но у меня такое ощущение, что она считает, что я все-все знаю. Это не так. Я начала считать дни до того момента, когда снова выйду на работу.

Тишину пронзил плач. На секунду он умолк, а потом перешел в вопли.

– Вот! – воскликнула Лиз и плюхнула кусок торта на тарелку с недоеденным и не очень аппетитным бутербродом. – Даже пяти сраных минут не прошло!

Я посмотрела на Лиз, но она не собиралась вставать и брать Мэдди на руки. Не двигаясь, она смотрела широко распахнутыми, остекленевшими глазами в пустоту.

– Все хорошо, я помогу, – сказала я.

Я осторожно взяла Мэдди и повторила то, что делала до этого. Снова раздалось два характерных звука, и девочка закрыла глаза.

– Попробую ее подольше подержать, – сказала я.

Лиз кивнула, постепенно успокаиваясь.

– Уверена? У меня руки болят, если я ее долго держу. Вчера приходила патронажная сестра, сказала, она весит двенадцать фунтов. Та еще громила.

– Как-нибудь выдержу несколько минут с двенадцатью фунтами на руках. Я помню, как тащила тридцать, когда мы путешествовали, а автобус до вокзала в Загребе высадил нас аж за две мили до нужного места.

Лиз откинулась на спинку дивана.

– Боже, я помню! Ты ругалась на меня за то, что я неправильно расписание прочла, – она вдруг улыбнулась. – О, у меня есть идея!

– Какая?

Не ответив, Лиз пошлепала из зала в своих тапочках.

Мэдди заерзала, и я отняла ее от плеча, взяла на руки. Она что-то залепетала и посмотрела на меня своими большими голубыми глазами, и я почувствовала, как в груди образуется тугой узел. Так вот как это ощущается! Я откинула мысль подальше и стала качать малютку.

– Вот! – Лиз вдруг материализовалась в дверном проеме, помахала мне фотоальбомом с пальмами на обложке. – Пожалуйста, останься на подольше. Давай просмотрим альбом? Будет весело! Мы сто лет его не открывали!

Я знала и что в этом альбоме, и что у нее хранится еще три таких. В них содержались фотографии с нашей поездки, в которую мы отправились после выпускного. Это было четырнадцать лет назад.

Я взглянула на настенные часы. Пять тридцать.

– Лиз, я бы с удовольствием, но у меня сегодня ужин с Чарли, помнишь?

– Боже, точно, – подруга сразу погрустнела и прижала альбом к груди. – Просто… – она закусила нижнюю губу, и ее голос опустился до полушепота, – я очень не хочу сейчас оставаться одна.

Я посмотрела на умоляющее лицо Лиз и села обратно на диван.

– Один альбом, и не больше.


Мы перелистнули последнюю страницу нашего четвертого альбома, не прекращая обмениваться воспоминаниями о наших безумных приключениях. Глаза Лиз начали слипаться. Мэдди заворочалась в колыбели и громко, надрывно заплакала, совсем как до этого. Еще немного, и плач перейдет в вопли.

– Может, она есть хочет, – сказала подруга. Как только Мэдди оказалась у ее груди, Лиз поморщилась и прикрыла глаза.

– Больно?

– Это из-за мастита, он все никак не пройдет. Доктор прописал мне антибиотики, но они еще не помогли. Ну, давай же, – умоляла Лиз, пытаясь вложить сосок в рот Мэдди. – Нет, не туда, а сюда!

Она тяжело вздохнула.

– Пока я не ушла, тебе принести что-нибудь? – спросила я.

– Было бы прекрасно. Можно мне большой стакан воды?

С кухни я услышала, как Мэдди снова зарыдала. Когда я вернулась, Лиз сидела на диване, закрыв лицо руками. Ее плечи тряслись. Мэдди лежала в колыбели и размахивала ручками и ножками.

– Что случилось?

Лиз подняла голову. Ее глаза блестели от слез, и смотрела она так, будто окончательно сдалась.

– Почему она не может просто сказать мне, чего она хочет?

Я поставила стакан на стол и стала качать колыбель. Плач постепенно утих. Уж очень подозрительно просто у меня это получилось… Мне нельзя чувствовать удовлетворение от того, что у меня одной получается ее успокоить.

– Я… Я не могу… – Лиз стала хватать ртом воздух.

– Лиз, все хорошо. Держи, – я схватила бумажный пакет со стола и вытряхнула из него крошки. – Подыши сюда.

Пакет стал быстро надуваться и сдуваться. Лиз схватилась за края так отчаянно, что я испугалась, что он сейчас порвется. Вдох, выдох, вдох, выдох. Дыхание Лиз постепенно выровнялось и вернулось к нормальному. Она убрала пакет.

– Эбс, я боюсь, – наконец сказала она. – Сегодня утром я всерьез подумывала выйти из квартиры и оставить Мэдди одну. Я знала, что ты запереживаешь и приедешь сюда. Где запасной ключ, ты знаешь. Я хотела просто сесть в машину и уехать, хотя у меня и прав‑то нет! – она выдала что-то, похожее на невеселый смешок. Ее ореховые глаза снова наполнились слезами.

Я взяла Лиз за руку.

– Слушай, Лиз, я в этом не знаток… Тебе нужно с кем-то поговорить. С терапевтом или с мамой…

– Ни за что не буду ей звонить, – подруга яростно замотала головой. – У меня все хорошо.

Она вяло улыбнулась.

– Просто скучаю по Мэри. Мама мне сейчас ничем не поможет, только приедет и перетянет одеяло на себя. Это так, единичный случай, – добавила она, взяв в руки бумажный пакет. – Это ж младенец, чтоб его. Послеродовая депрессия, все такое. Все в порядке, Эбс. Скоро и твоя очередь наступит, сама убедишься.

– Нет, спасибо, я ценю свой сон.

Мэдди что-то пробулькала в кроватке, будто знала, что ответ был неискренним.

– Она даже не спит, – сказала Лиз, зевнув. – Может, она хочет покататься в своей коляске. Мы весь день дома сидим, а сейчас уже темно.

Она пригладила волосики на голове Мэдди и широко распахнула глаза, будто пытаясь бороться с одолевающим ее сном.

– Хочешь, я возьму ее на небольшую прогулку, а ты пока подремлешь? Сразу лучше станет.

– Серьезно? Ты не против? А как же ужин с Чарли?

Я снова посмотрела на настенные часы. Шесть тридцать. Никак не успеваю вернуться домой на Бейкер-стрит, переодеться в новое платье и добраться до Пикадилли. С другой стороны, я могу прогуляться с Мэдди, переодеться здесь, а после ужина еще и поработать.

– Он не будет возражать, если я немного припоздаю. Можно я у тебя схожу в душ и возьму что-нибудь из твоей одежды и макияжа?

– Конечно, бери что хочешь.

С виду Мэдди почти сразу задремала, и я пошла обратно к дому Лиз. В гостиной приглушила свет и сняла капюшон с коляски.

По лестнице я поднималась на цыпочках, замирая каждый раз, как скрипела половица под ковром. Я дошла до спальни Лиз, чтобы предупредить ее, что иду в душ, но она уже свернулась в клубочек и громко храпела.

– Лиз, – прошептала я, трогая ее за руку. – Лиз!

Никакой реакции. Спит как младенец, наконец забыв о повседневных заботах.

И что теперь? Я не могу просто оставить Мэдди внизу одну. У Лиз начались панические атаки, которые очень меня встревожили.

Я прокралась на кухню и достала телефон. Звонок Чарли сразу перенаправил меня на автоответчик. Я сделала глубокий вдох, когда прозвучал знакомый гудок.

– Привет, это я. Я сейчас у Лиз. У нее все совсем плохо с ребенком, и я переживаю за нее. Я сказала, что останусь с ней ненадолго, и она крепко уснула. Я не могу уйти. Прости меня, пожалуйста, – мои плечи поникли. – Я не смогу приехать, я тут еще на час или два. Может, успеем на поздний ужин в «Сеймур»? А, и еще, забыла сказать, Мэри попросила подменить ее на конференции по вопросам иммиграции в Париже в субботу и воскресенье. Мне уже не терпится тебе все рассказать. Поезд у меня в одиннадцать, так что успеем неторопливо позавтракать. Люблю тебя. Прости меня еще раз, мне очень жаль.

Я положила телефон на кухонный стол и открыла холодильник. Внутри меня бурлило разочарование, но к нему добавилось что-то еще… Тень облегчения?

В двери холодильника ютилась полупустая бутылка розового вина. Я налила себе бокал и сделала большой глоток. Полегчало.

И что теперь? Одно утешение – выкроила-таки себе время на работу. Когда я вспомнила, что мне предстоит целое дело и еще конференция, сердце забилось быстрее, ощутимо отозвалось болью в груди. Рядом с хлебницей лежал парацетамол, и я приняла несколько таблеток.

Я взяла бокал, рабочую сумку и прошла в зал. Плюхнулась на диван, задев и уронив фотоальбом на пол. Я подобрала его, и оттуда выпало изображение: последнее фото из Болгарии, предпоследнего пункта нашего путешествия. Оттуда Лиз пришлось срочно уезжать – она вдруг очень понадобилась матери. Лиз так и не простила ее за то, что она испортила ей конец путешествия.

Я провела пальцем по фотографии. На ней к моему лицу прилипла глуповатая улыбка, а в руках у меня был путеводитель по последнему в нашей поездке месту. Его Лиз забронировала втайне от меня, устроив сюрприз. Что я тогда ощущала? Впереди меня ожидало долгое приключение, и пройти мне его предстояло одной. Лиз сказала, что такой шанс выдается раз в жизни и это бесценный опыт. Но если бы я знала, что эта поездка полностью изменит мою жизнь, поехала бы я?

Загрузка...